МИЛОСЕРДИЕ
Через несколько дней меня вызвал начальник отделения. Анна Петровна Буркина подняла на меня усталые, покрасневшие от бессонницы глаза.
- Садись. - кивнула она на табуретку, - У меня к тебе, Маша. просьба: Тяжелораненый Павел Чебот нуждается в особом уходе. Мы ампутировали ему ноги. Парень отчаялся, не хочет лечиться. Он сейчас в изоляторе. Я освобождаю тебя от дежурства в палате, будешь ухаживать только за Чеботом. Главное, Маша, вселить в него надежду. Если будет слишком тяжело, впрыснешь морфий.
- Ясно, - сказала я. Приказ есть приказ, его не обсуждают. Но про себя подумала: "Неужели опытной сестры не нашли? А вдруг у меня опять ничего не получится?.. - вспомнив недавний случай, когда одному раненому не смогла сделать укол в вену. Однако тут же себя упрекнула: - Зачем же тогда на фронт просилась?
Придя на дежурство, увидела всхлипывающую санитарку Симу Калякину:
- Не могу я больше с ним! Принесла ему ужин, а он в стенку тарелку с кашей швырнул и разбил. Я его уговаривать, а он на меня стаканом замахивается...
И заревела пуще прежнего...
Стараюсь успокоить Симу, а у самой все внутри дрожать начинает. Господи, и за что мне такое наказание-то! Но надо идти в палату.
Тускло горит (фитилек в коптилке, сделанной из гильзы снаряда Раненый - на топчане Простыня сбилась, обнажив забинтованные культи. На полу - осколки тарелки, разлетевшаяся каша. Машинально начала прибираться. Собрала осколки, подтерла пол. Чем бы еще заняться? Украдкой взглянула в лицо раненого. Худое, с заострившимся носом. Глаза на этом лице кажутся неестественно большими. Они, не моргая, смотрят в одну точку. Я взяла табурет и решительно села рядом. Павел резко повернул голову:
- Уйдите! - закричал он. - Дайте мне спокойно умереть!
- Умирать не надо, - сказала ему тихо. - Надо жить. И вы будете жить!
- Таким обрубком? - зло усмехнулся он. - Не хо-чу! Как заклинание, повторял снова:
- Не хочу! Не хочу! Не хочу!
Его изуродованное тело металось, глаза лихорадочно блестели.
Проще всего в эту минуту было ввести ему морфий - пусть успокоится, поспит. А только дальше что? Снова морфий? Привыкнет к наркотикам, тогда и впрямь пропал человек.
Я слегка дотронулась до его руки:
- Не надо отчаиваться, Павлуша... Не так уж страшно жить без ног, как тебе сейчас кажется... Если бы ты видел, какие есть ребята тяжелые! Молодые совсем, а слепые, или без рук и ног... Если такие, как ты, отчаиваться будут, им-то что останется делать?
Павел затих и лежал, отвернув лицо к стене. А я и тому рада, что не кричит больше, не перебивает меня, не гонит прочь. Откуда только слова взялись? Ведь не учат им в училищах. Что где болеть может -расскажут, как укол или перевязку сделать - покажут, а вот как отчаявшегося человека успокоить - не объяснят... Может, теперь что-то в учебных программах меняется?
Мы долго молчали. Я думала, что Павел уснул. Но он не спал. Видимо, думал над моими словами. А, может, были у него свои думы...
- Болит у меня, понимаешь? - вдруг заговорил он тихим глуховатым голосом. - Вот здесь болит, - показал он рукой на сердце, - я ведь не только ноги на войне потерял... Мы деревню мою освобождали. Мне этот бой никогда не забыть. Как одержимый вперед рвался, думал, вот сейчас фашистов выбьем, и маму увижу... Ведь рядом же! Сестренку обниму. А там... Там даже дома не осталось...
Павел заплакал. "Пусть поплачет, - горько подумала, - слезы облегчат душу. У него и впрямь горе-горькое".
Больше он не буянил. Принимал лекарства, медленно, неохотно ел. И все время молчал. Ночами спал плохо, беспокойно. Спросить бы, чем ему еще помочь, да боязно, вдруг опять сорвется. Решила не тревожить.
В одну из ночей Павел почти до утра не спал, ворочался, чуть слышно постанывал.
- Павлуша, почему ты не спишь? Может, укол сделать? - все же спросила я. - Ты скажи, если очень болит...
- Пальцы очень болят... Которых нет, - вновь, как в ту ночь, горько усмехнулся и, помолчав, добавил: - Ладно, это пройдет. А вот душа ноет - спасу нет... Мысли всякие одолевают...
- Какие?
Он пристально, холодно посмотрел на меня.
- А зачем вам это знать? Моя боль вас не касается... И тут неожиданно для самой себя я разревелась. От беспомощности, от обиды - видимо, все мои старания были напрасны...
- Я вас обидел? - встревожился Павел. - Простите, я не хотел. И медленно, словно выдавливая из себя слова заговорил: - Мне ведь что обидно? Что я в жизни своей видел? Ничего. Мне ведь только недавно девятнадцать исполнилось... Не успел и с девушкой погулять. А теперь кому я нужен? Родных нет. Одна дорога - в инвалидный дом...
- Ну что вы, Павлуша! - горячо воскликнула я. - Все у вас будет хорошо. Встретится вам хорошая девушка, полюбит.
- Да? - он вновь резанул меня холодным взглядом. - А вот вы полюбили бы? Вот такого, как я? Вот так вопрос!
- У меня есть жених. Павел. И, если с ним такое случится, я его не оставлю.
- Ну что же, вашей преданности можно позавидовать. А на мой вопрос вы все-таки не ответили. - он снова усмехнулся, но уже не зло. а горько.
- Знаешь. Павлуша, - сказала я, подумав. - когда ты кричал и бил посуду, тебя было жалко, и ничего-ничего, кроме жалости ты не вызывал. А потом, когда ты рассказывал о себе... Ты хороший, добрый человек. Ты - мужественный человек. Я это поняла. Я знаю, - говорила я., волнуясь, - такого человека можно полюбить.. -
- Спасибо, сестра. - тихо сказал он. И эти простые слова были для меня дороже всякой награды ...Мы с Ниной Матюшиной медленно идем по извилистой тропинке к реке. Позади дежурство, день прекрасный. Настроение у меня хорошее, и я не сразу замечаю, что Нина чем-то расстроена.
- Случилось что-то? - спрашиваю. Нина тяжело вздохнула:
- Меня раненый один позвал. Весь в бинтах, как мумия. "Что тебе?" - спрашиваю. "Посиди, - говорит, - со мной, сестрица". Села, А он вдруг: "Вы кого-нибудь любили?" Ничего себе, думаю, такой тяжелый, а о любви говорит. "Нет", - отвечаю ему. А у него голос дрогнул:
"И я, - говорит, - никого полюбить не успел, ни с одной девушкой не поцеловался. Обидно мне. сестричка, умирать". Я его успокаивать стала: "Вылечим, - говорю, - не помрешь, еще на свадьбе твоей погуляем". Смотрю, он губы слабо так растянул, видно, улыбнуться хотел. И - помер! Дрогнул так всем телом и затих. Так мне жалко его стало.. Так жалко! Знаешь, Маша, я его мертвого в губы поцеловала.. -
Нина заплакала;
- Ну, зачем война? Кому она нужна? Горя от нее сколько..
<вперёд> <назад>