ДО СВИДАНИЯ, МАМА!
...Идет третий год войны. За моим окном бушует мартовская метель. На душе-смятение. Я глажу нежные волосенки Людмилки, моей племянницы, а она показывает на фотографию отца и лопочет: "Папа, па-па..." У меня комок в горле. Отец этой девочки, бывший завуч нашей школы, Георгий Михайлович Егоров погиб под Сталинградом в августе 1942 года. В последнем письме он писал жене: "Враг обнаглел до невозможности. Сталинград в огне. По мы не пропустим врага к Волге. Иду в бой... обо мне не тревожься, дорогая. Прошу тебя, береги дочку". Не помнит двухлетняя девчушка отца. Не может помнить. Знает только по фотографии. Я думаю о том, что вырастет целое поколение, знающее своих отцов лишь по фотографиям...
Живу дома в ожидании повестки. Мою однокурсницу Алю Чернушкину уже призвали, а мне сказали, чтобы ждала.
Вошла почтальонка, вся облепленная снегом. Раньше, в мирном времени, она, протягивая конверт девчонке, непременно сказала бы: "А ну, пляши!" Теперь конверты и фронтовые треугольники протягивают молча, кто знает, какие там вести... У меня в руках маленький листочек. Сколько волнений связано с ним! Волнение перед неизвестностью, которая впереди. Волнующая сердце гордость - вот и меня призвали, вот и я поеду на фронт.
Ну а о мамином волнении и говорить не приходится. Узнав о повестке, она заплакала. Стала собирать меня в дорогу, а слезы по лицу-ручьем. Жалко мне ее, а как утешить, не знаю. Все мамы, провожая своих детей на фронт, плачут. Плачут и - благословляют. Благослови и ты меня, родная! Никогда прежде я не чувствовала такой нежности к матери, как в эти часы перед разлукой. Хотелось сказать так много хороших, теплых слов, но они все застревали в горле...
Моя добрая, кареглазая, светлолицая мама! Она была добра не только ко мне и близким, но и ко всем окружавшим ее людям. Рядом с нами жили четверо осиротевших детей. Трое-младшего школьного возраста, старшему - четырнадцать лет. Они не хотели идти в приют, и мама постоянно помогала им во всем: стирала, шила одежду, кормила. По-матерински голубила и ласково журила, когда озорничали... Вот такой, всегда в заботах и хлопотах, я запомню мою маму. Я у нее младшая, ее надежда и радость. И мама, прощаясь со мной, запричитала:
- Милая доченька, едешь ты на такую страсть! Не дай бог, убьют, искалечат! Может, и не увижу тебя больше...
- Ты что же, мать, заранее ее хоронишь?-оборвал причитания отец.-Будем ждать дочку с победой!
Я понимала, что отцу тоже нелегко провожать меня, но он, бывший балтийский моряк, держался молодцом.
По русскому обычаю присели перед дорогой.
- Ну, благословляем тебя, дочка. Доброго тебе пути!
- Не беспокойтесь за меня. Буду служить честно.<вперёд> <назад>